В тихой келье под белокаменной стеной он шептал задом наперед молитву не ради спасения, а чтоб приглушить зов того, кто каждую ночь приходил к нему сквозь щели и щепы, в виде дымного облака с глазами волка и голосом отца. Когда в опочивальне царя кровь обагрила образ Николы Можайского, исцарапанный ногтями, а перстень палача остался на скатерти, он вышел в проулок с серебряной монеткой-оберегом, прижатым к груди, — как память о том, что слово бывает злее острого топора. Его искали во всех слободах, в монастырях и между собачьих будок, но нашли только припорошенные пеплом следы копыт, да учуяли в воздухе запах серы и мокрой шерсти.