Его нашли у заброшенного монастыря, среди костей и икон, с глазами, затуманенными дымом и откровением, — ему велели молчать, но он всё равно выронил слово, могучее, как удар набата в мёртвую тишину, и воинство дрогнуло, расступилось, пропуская блаженного. Так и ходил он меж царей и разбойников, как по тонкому льду — не судим и не помилован, — свидетель эпохи, чья жизнь нужна лишь как повод для чуда. В день, когда треснули купола, загорелись хоругви и древние рукописи, из колодцев пошёл пар, а рыбы вышли на сушу молиться о спасении, — он поднял руку и изрёк новое слово, в котором не было ни света, ни мрака, ни кары, ни прощения, — и мир, как распухшее зерно, лопнул изнутри, чтобы вместо существования явилось то, у чего еще не было имени.