Она жила на краю бурелома, где испокон веку бабки на воду шепчут — рыжая, да не плутовка, а такая, что хитрости не любила: не кралась, не пряталась, небылиц не сказывала, следов не путала, а всё под осиной сидела да по зайцам плакала. Старые травницы говорили, будто душа у ней не звериная, а крещёная, что оборотень это, лаской проклятый: будто бы девка из деревни по дурости спасла из капкана, да сама в него встала, так и сгинула. Как пришла пора помирать лисе, закопала она свою слезу под калину в мох, — как память о том, кем была, да остаться не смогла; кто найдет — уж вовек не солжёт, да с пути истинного не собьется.