Он вырезал на глазастой берёзовой коре заговор из забытого сна, и вдруг произнёс — ага! — будто вспомнил, как встарь звали ветер. Тут и сон в руку, и ворон в яблоню, и роса вспять. Мир закачался, что колыбель на ветвях меж рассветом и сумраком, и на безымянный холм взошёл в серебристой дымке конёк — ростом мал, грива, как буря, да глаза, как искры в золе: зарубку у сердца оставил — тёплую, шепчущую, будто чудом ещё не всё сказано.