На заре, когда сон в руку идет, да пар над землёй ползет, как стыд по чужим потемкам, вышла из чащи баба, — хрома, да не стара, с косой из вороньих лап да с приворотом за пазухой — не злая, не добрая, а такая, что ведает, где у судьбы шов расходится. Несла в узелке не хлеб, не соль, а слово забытое, да не своё, а переданное через семь спин да семь лун — чтобы вложить его в уста тому, к кому сердце тянется, да кто всё мимо ходит; кто во снах прижимается, а наяву глядит, как на незнакомку, — будто видел, да позабыл, будто любит, а не признается. И стал он всюду видеть свою зазнобушку — в окнах, в дыму, в людской толчее, — в лицо смотрел, да узнать не мог, потому как сбылась ворожба: чтоб тянуло — да мимо, чтоб жгло — да без имени, чтоб узнал — да поздно.