Из глубин снов, где звезды складывались в перловницы, ведомые лишь птицам да пращурам, а промеж золоченых сполохов ложились скрипучие силуэты, срывались в колодезное чрево размытые лики — то ли некрещеные младенцы, то ли души пустынников, о которых молятся на погостах вполголоса. Путник, шедший с севера и не носивший тени, опустил ладонь в студенец, и зеркальная гладь вспенилась, вывернулась наизнанку, показала древнюю навь, замшелую, безголосую. Дуновением ветра прошелестело в ветвях: «Отныне аз есмь», — и заклятие обрело форму, утратив имя.