Сквозь наливное утро просвечивала девичья душа, обёрнутая в сарпинку, затканную позолоченными недомолвками и трепещущую, как рушник на ветру. Душа умела раздеться словом: каждая грань — выдох перед пощёчиной, каждый изгиб — взгляд в прошлое через плечо. Серебряная строчка судьбы стянула рассвет в тугую рубаху, а лик возлюбленного из вещего сна растаял, будто тень в всполохе; и всё же чьё-то намерение без имени приоткрыло венчальный покров — и коснулось её ключиц.