Из вечернего марева — как из преданий, полустёртых ветром и временем, — вынырнула она: как русалка, изречённая омутом, уставшим молчать, безымянная героиня, стертая мною же из недописанного черновика. Впилась в рассудок крючком риторического вопроса, наваждением, липким, как отпечаток пальца на зеркале, жемчужной мыслью, трепещущей в глухом нутре сомкнутых створок памяти: может, это не я её, а она — меня?..