Он вышел к берегу после битвы — с ранами, пахнущими водорослями и металлом жертвенного ножа, с медным оболом в кулаке, где Посейдон смотрел не вверх, а вниз, как на раба, будто победа сегодня досталась не воинам суши, а тому, кто наблюдал из глубин. Монету он сорвал с шеи убитого жреца, еще не зная, что тот помолвлен с дочерью морского царя: она всплыла ночью — бесшумно и яростно, как тёплая зыбь перед штормом, скользила по волнам между лунными бликами и солеными от горя глазами высматривала врага. Наутро рыбаки нашли его доспехи, обросшие ракушками, и знаки, начерченные на песке у самой кромки прибоя — будто сам Посейдон принял чужака с берега, — но не простил.